Theatrum mundi или театр мира — метафорическая концепция, особенно популярная в период барокко среди некоторых писателей. Но так или иначе обращались к ней и русские классики, причём авторы разных эпох и поколений. ЛИФТ публикует серию заметок студента филологического факультета Евгения Петрова, посвящённых концепции мира как театра в русской классической литературе. На этот раз речь идёт о знаменитом романе Владимира Набокова «Приглашение на казнь».
В романе «Приглашение на казнь» Владимира Набокова образ «Мелкого беса» из романа Сологуба сужается и получает новое определение — «пошлость». Это слово часто встречается в произведениях, лекциях, эссе и письмах писателя. Его Набоков даже пытался ввести в английский язык в транслитерации. Поэтому можно предположить, что для Набокова пошлость неделимый термин, который трудно даже перевести другим словом.
Значение этого слова и правда не так просто. «Заурядный, низкопробный в духовном, нравственном отношении, чуждый высших интересов и запросов» — даёт определение толковый словарь Ушакова. Пошлость — крайняя форма неосознанного конформизма, бездумная тривиальность, прозрачность поступков и мыслей. В этом значении в альтернативной реальности «Приглашения на казнь» главного героя Цинцинната Ц. обвиняют не просто в «непрозрачности», а именно в «непошлости». Цинциннат слишком отличается от других, он отказывается играть по правилам, его непрозрачность можно понимать и буквально, и метафорически — в значении «себе на уме», то есть речь здесь явно идёт о герое незаурядном — непошлом. А в мире, где возникает требование заурядности, требование конформизма, требование определённых качеств, которые не наносят окружающим ущерб, кроме разве что морального осознания собственной заурядности, что ущербом по-хорошему назвать нельзя — неизбежно возникает и требование от человека определённых характеристик, соответствия приемлемой обществу роли — требование играть в театре по его правилам. Поэтому в «Приглашении на казнь» принцип Theatrum mundi воплощается в «Театре пошлости».
Признаки его довольно явные — проявляются в тексте как в образах-подсказках (Цинциннат мастерит мягких кукол, стражник в собачьей маске), так и прежде всего в самом действии. Если в «Мелком Бесе» существует видимость правдоподобия (время действия романа Сологуба определяют как 1897 год), то в «Приглашении на казнь» перед нами нарочито фантастический мир — смешиваются детали, должности, имена и интерьеры из разных исторических эпох, создаётся синтез разных культур. Это смешение не пытается выстроить перед нами логичную вселенную, объяснить её, как бывает, например, в фантастике, а специально создаёт у читателя ощущение нелепости и бутафории происходящего — чего стоит только то, что сама казнь планируется во время представления «Сократись, Сократик», а приговор зачитывают шёпотом. В мире романа множество законов и обычаев, и все они не имеют никакого практического значения, это правила условные, бесцельно усложняющие жизнь, требующие при этом неукоснительного соблюдения. Мир романа многозначен, отсылает читателя как к тоталитарным режимам (тема казни за инаковость), как и к пошлости массовой культуры (радио «Доброе утречко» и газета «Голос публики»).
Другой явный признак того, что художественный мир романа — Theatrum mundi — это поведение персонажей, окружающих Цинцинната. Во-первых, перед нами общество «похожих друг на друга прозрачных душ», которые вполне взаимозаменяемы, как заменяемы разными актёрами роли в театре. Например, тюремщик Родион становится директором тюрьмы, Родригом Ивановичем, и наоборот. Адвокат и прокурор по закону должны быть единоутробными братьями, если же не удаётся подобрать — их гримируют, чтобы были похожи. Сокамерник оказывается палачом. Во-вторых, Цинцинната постоянно пытаются вовлечь в игру, в фарс, ему предлагают развлечься, оторваться от письма, поиграть. Ему специально подсылают Эммочку, чтобы вовлечь Цинцинната в фальшивый побег, который для стражей — весёлый розыгрыш, важная часть представления, нелепого ритуала.
Если у Сологуба по традиции нуара показан «мир во зле», от которого убежать как минимум трудно, разве что путём эскапизма — в любовь как Рутилова, в литературу как Адаменко, в маскарад, в алкоголь ( к тому же, по собственному признанию, автор «Мелкого беса» в трудные минуты представлял себя на волшебной вымышленной звезде Маир), то у Набокова из театра пошлости есть неочевидный, но простой выход — не участвовать. «Приглашение на казнь» — неспроста именно «приглашение». В мире бутафории важно осознать бутафорию. Когда человек понимает, что перед ним театр, он может попытаться найти выход из зала: из тоталитарного общества можно вовремя сбежать, осознав его тоталитарность, как эмигрировал сам Набоков. В обществе пошлости можно осознать пошлость и играть по своим правилам, быть личностью, жить своей жизнью — то есть быть режиссёром, а не актёром. Неспроста Цинциннат кукольных дел мастер, ему нужно всего лишь вспомнить о том, что он сам устанавливает правила, и сцена казни сразу же превращается в фальшивые декорации, а палачи — в куклы.
Значение этого слова и правда не так просто. «Заурядный, низкопробный в духовном, нравственном отношении, чуждый высших интересов и запросов» — даёт определение толковый словарь Ушакова. Пошлость — крайняя форма неосознанного конформизма, бездумная тривиальность, прозрачность поступков и мыслей. В этом значении в альтернативной реальности «Приглашения на казнь» главного героя Цинцинната Ц. обвиняют не просто в «непрозрачности», а именно в «непошлости». Цинциннат слишком отличается от других, он отказывается играть по правилам, его непрозрачность можно понимать и буквально, и метафорически — в значении «себе на уме», то есть речь здесь явно идёт о герое незаурядном — непошлом. А в мире, где возникает требование заурядности, требование конформизма, требование определённых качеств, которые не наносят окружающим ущерб, кроме разве что морального осознания собственной заурядности, что ущербом по-хорошему назвать нельзя — неизбежно возникает и требование от человека определённых характеристик, соответствия приемлемой обществу роли — требование играть в театре по его правилам. Поэтому в «Приглашении на казнь» принцип Theatrum mundi воплощается в «Театре пошлости».
Признаки его довольно явные — проявляются в тексте как в образах-подсказках (Цинциннат мастерит мягких кукол, стражник в собачьей маске), так и прежде всего в самом действии. Если в «Мелком Бесе» существует видимость правдоподобия (время действия романа Сологуба определяют как 1897 год), то в «Приглашении на казнь» перед нами нарочито фантастический мир — смешиваются детали, должности, имена и интерьеры из разных исторических эпох, создаётся синтез разных культур. Это смешение не пытается выстроить перед нами логичную вселенную, объяснить её, как бывает, например, в фантастике, а специально создаёт у читателя ощущение нелепости и бутафории происходящего — чего стоит только то, что сама казнь планируется во время представления «Сократись, Сократик», а приговор зачитывают шёпотом. В мире романа множество законов и обычаев, и все они не имеют никакого практического значения, это правила условные, бесцельно усложняющие жизнь, требующие при этом неукоснительного соблюдения. Мир романа многозначен, отсылает читателя как к тоталитарным режимам (тема казни за инаковость), как и к пошлости массовой культуры (радио «Доброе утречко» и газета «Голос публики»).
Другой явный признак того, что художественный мир романа — Theatrum mundi — это поведение персонажей, окружающих Цинцинната. Во-первых, перед нами общество «похожих друг на друга прозрачных душ», которые вполне взаимозаменяемы, как заменяемы разными актёрами роли в театре. Например, тюремщик Родион становится директором тюрьмы, Родригом Ивановичем, и наоборот. Адвокат и прокурор по закону должны быть единоутробными братьями, если же не удаётся подобрать — их гримируют, чтобы были похожи. Сокамерник оказывается палачом. Во-вторых, Цинцинната постоянно пытаются вовлечь в игру, в фарс, ему предлагают развлечься, оторваться от письма, поиграть. Ему специально подсылают Эммочку, чтобы вовлечь Цинцинната в фальшивый побег, который для стражей — весёлый розыгрыш, важная часть представления, нелепого ритуала.
Если у Сологуба по традиции нуара показан «мир во зле», от которого убежать как минимум трудно, разве что путём эскапизма — в любовь как Рутилова, в литературу как Адаменко, в маскарад, в алкоголь ( к тому же, по собственному признанию, автор «Мелкого беса» в трудные минуты представлял себя на волшебной вымышленной звезде Маир), то у Набокова из театра пошлости есть неочевидный, но простой выход — не участвовать. «Приглашение на казнь» — неспроста именно «приглашение». В мире бутафории важно осознать бутафорию. Когда человек понимает, что перед ним театр, он может попытаться найти выход из зала: из тоталитарного общества можно вовремя сбежать, осознав его тоталитарность, как эмигрировал сам Набоков. В обществе пошлости можно осознать пошлость и играть по своим правилам, быть личностью, жить своей жизнью — то есть быть режиссёром, а не актёром. Неспроста Цинциннат кукольных дел мастер, ему нужно всего лишь вспомнить о том, что он сам устанавливает правила, и сцена казни сразу же превращается в фальшивые декорации, а палачи — в куклы.
#рецензии #классика
